ПРОДОЛЖЕНИЕ.

В дополнение к сказанному ранее приведем небольшой словарь крестьянских терминов, большинство из которых уже давно вышли из употребления и позабылись.

Конопля — волокнистое растение, у которого пыльниковые (мужские) стебли называются посконь, а женские с семенем — моченец, пенька.

Сноп (снопик) — охапка стеблей, связанных свяслом — соломенным жгутом (пословица: «У нее коса — сноп снопом, косища — со снопище»).

Мялка (мялица) — агрегат, которым мнут лен, коноплю, посконь, очищая их от кострики.

Кострика (костра) — жесткая часть стебля волокнистых растений (льна, конопли и т.п.), которую мнут на мялке, мельчат, вытрепывают и вычесывают.

Самопряха (прялка) — ручная машина для пряденья.

Стан ткацкий — устройство для ткачества в домашних условиях.

Щелок — отвар золы, настой кипятка на золе.

Портки — грубые мужские штаны или подштанники.

Сучить — скручивать из двух-трех нитей одну при помощи веретена или самопряхи.

Затон — длинный мелкий речной залив, отделенный косой от русла реки.

Кудель (куделя) — вычесанный и перевязанный пучок льна, поскони, пеньки, подготовлен ный для пряжи.

Оборы — длинные бечевки у лаптей, которыми крест-накрест обвивают ногу до колена (частушка: «Как цыганочку плясать надо с приговорами, новы лапти обувать с длинными оборами»; пословица: «Ленивый обувается, до обеда оборы мотает»).

Вожжи — веревка, пристегиваемая к удилам за-пряженной лошади для управления ею.

Тяжи — веревки, натянутые от верхнего конца оглобли к оси переднего колеса телеги для выравнивания ее хода.

Торпище — полог из грубой пеньковой или посконной пряжи для сушки зерна, для подстилки под зерно на телеге или для покрытия его (местное присловие: «Кума!» — «Що?» — «Дай торпищо». — «Тебе на що?» — «Да посушить кой-що»).

Очесы — сорные остатки от чески льна, поскони, пеньки.

Пакля — те же очесы, вычески от льна, поскони, пеньки (другие значения: вялая, неуклюжая рука; неловкий, неуклюжий человек: «сам вялый, как пакля»).

Ватола — грубая крестьянская ткань из толстых
нитей, толщиной с гусиное перо; идет на подстилку и одеяла («лег на ватолу», «укрылся ватолой»).

Рядно — та же ватола, но сотканная из крашенных в разные цвета толстых нитей.

Конопатить — забивать щели в стенах паклей.

Венец — один ряд бревен в срубе, связанных по углам.

Веретено — простое орудие для ручного прядения (пословица: «Девку веретено одевает»).

Донце — доска с прямоугольным утолщением (балабашкой) на одном конце, имеющем отверстие для установки гребня или шестика, на которых прикрепляется куделя. Донце кладется на лавку, на него садится пряха, ставит в балабашку гребень и прядет.

Цевка — тонкая палочка, стержень, на который наматывается уток. Цевка вставляется в челнок.

Уток — нитка на цевке в челноке, которым ткут.

Основа — продольные нити пряжи на стане.

Пестрядь — льняная или посконная ткань, в которой нитки покрашены различными цветами, образуя рядки, клетки и тому подобные рисунки.

Тюфяк — мешок, матрац, набитый сеном или соломой и служащий постелью.

Онучи — обертки на ногу под лапти из грубого домашнего сукна.

Чуни — домашние тапочки, связанные на спицах из шерстяных ниток или из пеньковой веревки.

Рубель — зубчатая доска с ручкой для катания белья на скалке.

Скалка — круглый деревянный валик для катания белья рубелем.

Полати — помост в избе под потолком между печью и противоположной стеной.

Запон (запона) — женский передник, или фартук.

Хлуд — дубина, дрюк, жердь для увязки воза сена, соломы; рычаг, на котором носят ушат на плечах.

Валек — плоская деревянная плашка с рукоятью, которой колотят белье на речке.

Цыпки — детская болезнь, когда от грязи, жара, мороза на руках и ногах появляются трещины. Лечили намазыванием рук и ног сметаной или несоленым сливочным маслом.

Зыбка (зыбушка, зыбалка) — колыбель, люлька, качалка.

Пусть я в лаптях, в   с е р м я г е   серой,
В рубахе грубой, пестрядной,
Но я живу с глубокой верой
В иную жизнь, в удел иной!

Века насилья и невзгоды,
Всевластье злобных палачей
Желанье пылкое свободы
Не умертвят в груди моей!

Наперекор закону века,
Что к свету путь загородил,
Себя считать за человека
Я не забыл! Я не забыл!
(1905 г.)

Николай Клюев, поэт – крестьянин, житель города Вытегра (1884 – 1937 г.г.).
Сергей Есенин называл его своим учителем.

Вы на себя плетёте петли
И навостряете мечи.
Ищу вотще: меж вами нет ли
Рассвета алчущих в ночи.

На мне убогая с е р м я г а,
Худая обувь на ногах,
Но сколько радости и блага
Сквозит в поруганных чертах.

В мой хлеб мешаете вы пепел,
Отраву горькую в вино,
Но я , как небо, мудро-светел
И не разгадан, как оно.

Вы обошли моря и сушу,
К созвездьям взвили корабли,
И лишь меня – мирскую душу,
Как жалкий сор, пренебрегли.

Работник Родины свободной
На ниве жизни и труда,
Могу ль я вас, как терн негодный,
Не вырвать с корнем навсегда?
(1911, 1918 г.г.)

Так вот обстояло дело на святой Руси.
Но знали сермягу, причем часто именно под таким же именем, и в ближних зарубежах, и достаточно далеко от наших мест.

В «Великом княжестве Литовском, Русском и Жемайтском», как оно официально тогда называлось, еще с X века знали домотканое сукно грубой выделки под названием «сермяга», теплую верхнюю одежду того же названия без подкладки, на застежке, рукава длинные, прямые, воротник отложной или стойка. Её носили и мужчины, и женщины вплоть до XX века.

В средневековой Норвегии бытовали сотни местных вариантов одежды из сермяги (вадмеля), простонародной – фолькедракт, зажиточного крестьянства – бунад.

Исландская народная сказка

ГИЛИТРУТТ

Жил в давние времена один молодой работящий крестьянин. Был у него свой хутор с обширными пастбищами и много-много овец. И вот он женился. Жена ему, на беду, попалась бездельница и лентяйка. Целыми днями она била баклуши, даже обед мужу и то ленилась приготовить. И муж ничего не мог с ней поделать.

Однажды осенью приносит он жене большой мешок шерсти и велит за зиму спрясть всю шерсть и выткать из нее сермягу. Жена даже не взглянула на шерсть. Время идет, а она и не думает приниматься за работу. Хозяин нет-нет да и напомнит ей про шерсть, только она и ухом не ведет.

Как-то раз пришла к хозяйке огромная безобразная старуха и попросила помочь ей.

— Я тебе помогу, но и ты должна оказать мне одну услугу,—отвечает хозяйка.

— Это справедливо,— говорит старуха.— А что я должна для тебя сделать?

— Спрясть шерсть и выткать из нее сермягу,— отвечает хозяйка.

— Давай сюда свою шерсть! — говорит старуха. Хозяйка притащила весь мешок. Старуха вскинула его на плечо, как пушинку, и говорит:

— В первый день лета я принесу тебе сермягу!

— А как я с тобой расплачусь? — спрашивает хозяйка.

— Ну, это пустяки! — отвечает старуха.— Ты должна будешь с трех раз угадать мое имя. Угадаешь, и ладно, больше мне ничего не нужно.

Хозяйка согласилась на это условие, и старуха ушла.

В конце зимы хозяин снова спросил у жены про шерсть.

— Не тревожься,— отвечает жена.— В первый день лета сермяга будет готова.

Хозяин промолчал, но заподозрил неладное. Меж тем зима шла на убыль, и вот замечает, хозяин, что его жена с каждым днем становится все мрачнее и мрачнее. Видно, что она чего-то боится. Стал он у нее выпытывать, чего она боится, и в конце концов она рассказала ему всю правду — и про огромную старуху, и про шерсть. Хозяин так и обомлел.

— Вот, глупая, что наделала! — сказал он.— Ведь то была не простая старуха, а скесса, что живет здесь в горах. Теперь ты в ее власти, добром она тебя не отпустит.

Как-то раз пошел хозяин в горы и набрел там на груду камней. Сперва он ее даже не заметил. И вдруг слышит: стучит что-то в каменной груде. Подкрался он поближе, нашел щель между камнями и заглянул внутрь. Смотрит: сидит за ткацким станком огромная безобразная старуха, гоняет челнок и поет себе под нос:

— Ха-ха-ха! Никто не знает,

как меня зовут!

Хо-хо-хо! Никто не знает

мое имя Гилитрутт!

И ткет себе да ткет.

Смекнул хозяин, что это та самая скесса, которая приходила к его жене. Побежал он домой и записал ее имя, только жене об этом ничего не сказал.

А тем времем жена его от тоски да от страха уже и с постели подниматься перестала. Пожалел ее хозяин и отдал ей бумажку, на которой было записано имя великанши. Обрадовалась жена, а все равно тревога ее не отпускает — боязно, что имя окажется не то.

И вот наступил первый день лета. Хозяйка попросила мужа не уходить из дома, но он ей сказал:

— Ну нет. Ты без меня со скессой столковалась, без меня и расплачивайся.— И ушел.

Осталась хозяйка дома одна. Вдруг земля затряслась от чьих-то тяжелых шагов. Это явилась скесса. Хозяйке она показалась еще больше и безобразнее, чем прежде. Швырнула скесса на пол сермягу и закричала громовым голосом:

— Ну, хозяйка, говори, как меня зовут!

— Сигни,— отвечает хозяйка, а у самой голос так и дрожит.

— Может, Сигни, а может, и нет, попробуй-ка угадать еще разок!

— Оса,— говорит хозяйка.

— Может, Оса, а может, и нет, попробуй-ка угадать в третий раз!

— Тогда не иначе, как Гилитрутт! — сказала хозяйка.

Услыхала скесса свое имя и от удивления рухнула на пол, так что весь дом затрясся. Правда, она тут же вскочила и убралась восвояси. И с той поры в тех краях никто ее не видал.

А уж жена крестьянина была рада-радешенька, что избавилась от скессы. И с того дня ее будто подменили, такая она стала добрая и работящая. И всегда сама ткала сермягу из шерсти, которую осенью приносил муж.

КОНЕЦ

Далекий – далекий и такой загадочный Китай.
Середина первого тысячелетия от Рождества Христова.

Комментарии переводчика

Сюжет стихотворения основан на реальном историческом факте. Сюй Цзя был министром иностранных дел при дворе правителя удела Вэй (III в до н.э.). Фань Ши состоял при нём чиновником для особых поручений. Однажды Сюй Цзя было поручено отправиться с дипломатическим поручением в соседнее княжество Ци. В поездке его сопровождал Фань Ши. Правитель Ци, поражённый умом и красноречием Фань Ши, сделал тому несколько ценных подарков, из-за чего Сюй Цзя заподозрил своего помощника в измене. Вернувшись на родину, министр счёл нужным донести о происшествии куда следует. Охранка решила обставить дело по-тихому. Несколько агентов подкараулили Фань Ши, чтобы убить его, имитировав уличную драку. Фань Ши спасся от неминуемой гибели, лишь притворившись мёртвым. К «трупу» был на время приставлен часовой, которого внезапно ожившему «мертвецу» удалось подкупить. Фань Ши, прямо в чём был, бежит в удел Цинь, где, переменив имя и фамилию, уже скоро делает блестящую карьеру при дворе местного правителя. Всего за три года (с 270 по 267 гг. до н.э.), Фань Ши из нищего беженца становится премьер-министром! Блестящие успехи проводимой им политики делают его любимцем циньского двора. В это время, в Цинь по дипломатическим делам прибывает Сюй Цзя. Фань Ши (известный теперь как премьер-министр Чжан Лу) тайно переодевается в лохмотья нищего и приходит incognito навестить бывшего патрона. Сюй Цзя искренне рад видеть старого знакомого, которого он считал погибшим. Заметив, что Фань Ши дрожит от холода в дырявой одежде из простой сермяги, Сюй Цзя жалует его дорогим халатом, будучи уверен, что перед ним всего лишь нищий бродяга. Лишь потом, в ходе разговора, до Сюй Цзя доходит, кто перед ним на самом деле. Он с ужасом и стыдом осознает, насколько был несправедлив к этому человеку, и полностью лишается дара речи. Ситуацию разрешает Фань Ши, говоря, что дружеским приемом и подаренным халатом, министр Сюй Цзя полностью искупил свою вину, и прощает его. А кто старое помянет — тому глаз вон.

Из китайско – русского словаря:

He ; he

1. Прилагательное – бурый, коричневый, каштановый (цвет).

— черно – бурый (бурый) цвет:

— буропятнистый:

2. Существительное – сермяга, сермяжная (из грубой ткани) одежда, простая, простонародная одежда.

— если нет ни платья, ни сермяги, как дотянуть до конца года?

— сбросить сермягу (сменив её на одежду учёного чиновника, т.е. стать чиновником – см. аналогичное русское «Из сермяжников и в бархатники выхаживали!»

3. Имя собственное – Хэ (фамилия).

То есть «СЕРМЯГИН» по-китайски звучит так: ХЭ!

И вот вам иероглиф:

— СЕРМЯГИН
— ХЭ

С далекого востока континента Евразия перенесемся на запад.  Испания.

Фламенко, гитары, шпаги, каравеллы, золото …Бой быков, таинственная  мавританская архитектура, Castello — замки, католические соборы, апельсиновые деревья вдоль улиц городов с грудами ярко-оранжевых плодов на тротуарах, валяющихся как мусор, бесконечные, до самого горизонта, оливковые сады …Зной и сушь, а вокруг —  Средиземное море и Океан, зовущий, манящий в дальние плавания, в томительную неизвестность …Эль Греко, Гойя, Пикассо, Сальвадор Дали …  Гвадалквивир, горы Съерра Невада  … Испания!

Стало быть, на испанском «Сермягин» звучит так:

Don Abrigo de Sayal !

А?!

Красиво!

Музыкально!

А вот в центре украинской незалежности, Львове, утверждают, что слово это – сермяга – самое что ни на есть самостийное. Вот вырезки из украинских газет и словарей:

Кто он, откуда взялся на Запорожье — никто доподлинно не знал. Не известна даже дата рождения. Считали, что он — волох (молдаванин) из подпольских земель: пшекает, хоть и поет украинские песни. Даже слух был, что он — брат молдавского правителя Ивони… только удивительно, что прозвище у него такое бедняцкое — Сермяга. А бедняцкое, наверное, потому что (по некоторым данным) отец его был простым кузнецом в селе на Брацлавщине. Иваново село было расположено на левом берегу Южного Буга недалеко от Умани. Мальчик был способным, и отец отдает сына в одну из первых школ на Украине — Острожскую. Иван успел выучиться грамоте, но наука его оборвалась внезапно. Татары сожгли замок в Брацлаве, прошлись опустошительной ордой по селам Подолья. Юный Иван очень тревожился о судьбе родителей и соседской девушки Насти, которую мама называла невесткой; а когда с большими трудностями он добрался до родного села — перед ним лежало пепелище… С болью в душе и жаждой мести к чужеземцами появился Иван среди черкасских козаков; здесь начался его славный боевой путь. Вскоре храбрость, щедрость души, отвага и сила молодого козака вызывали симпатии его товарищей. Его полюбили на Сечи. А о его силе ходили настоящие легенды. Как свидетельствуют летописи, Иван был высоченного роста и крепкого телосложения. Сохранилась гравюра XVII века с изображением портрета Ивана Подковы. На ней есть надпись на польском языке: «Тот Подкова был такой силы, что не только ломал подковы, а и переламывал талеры. Когда втыкал талер в деревянную стену, то его можно было только вырубить. Взявшись за заднее колесо, он останавливал подводу, запряженную шестеркой лошадей. Дышло ломал через колено. Взяв зубами бочку меда, перекидывал ее через голову…» Так что перемена уличной клички из родного села «Сермяга» на кличку «Подкова» на Сечи вполне объяснима.
Иван Подкова выделялся из козачьей среды не только фантастической силой, несгибаемой волей, но и ясным умом. В походах он овладел военным искусством и стал хорошим предводителем. Был верховодой в козацких плаваниях на «Чайках» по Черному морю; возможно и до самого Царьгорода! Возглавляемые им козаки одержали славные победы над татарскими ордами под Очаковым и Козловым. Бывал с ними Иван Подкова и в Кафе и Крыму — главном невольничьем рынке крымского хана. Он освободил тут большое количество невольников и отбил добро, награбленное ордой в украинских селах. В боевых походах дослужился Иван Подкова до полковника и был возведен в гетьманы реестрового козачества. В много численных победных походах выковывалась настоящая дружба с другими предводителями козачества. Особенно ему был близок Яков Шах — гетьман на Сечи. В историю украинского козачества они вошли, как побратимы.

Печать Войска Запорожского середины XVII века.

XVI век — время тяжелого бремени чужеземных завоевателей не только для Украины. Испокон веков породненная с Украиной судьбой и верой Молдавия склонялась перед вольностями запорожского козачества. Молдавия утратила свою независимость в XVI веке и была, буквально, придушена непомерной данью, которую она выплачивала Оттоманской империи. 80 (!) видов налогов; отдавала половину урожая, бесплатно строила мечети и т.д. Запорожцы были традиционными защитниками прав этого обездоленного края. И нередко участвовали в междоусобной борьбе претендентов на молдавский престол (вспомните хотя бы попытку Байды Вишневецкого, стоившую ему жизни…). Иногда платили козаки за добытую славу — самую высокую плату — свою жизнь… В 1577 году на молдавском престоле был ставленник султана — воевода Петр V Кривой. Население Молдовы было недовольно жестким и властолюбивым правителем, который обманывал своих же земляков. И тогда влиятельные молдавские бояре обратили свои взоры на славного «своего» козака — гетьмана Ивана Подкову, молдаванина по происхождению; слава запорожца уже перешагнула границы Украины.