Записки нашей тётушки — воспоминания Музыковой (Сермягиной) Лидиии Никандровны

…или увлекательнейшая история о том, почему и как от Тамбовского ствола клана Сермягиных отделилась веточка, как начала превращаться в могучую и плодовитую Амурскую ветвь, расселившуюся по всей Руси Великой и за её пределами, записанная нашей дорогой тётушкой, Музыковой (Сермягиной) Лидией Никандровной, по настоятельной просьбе её племянника, Сермягина Бориса Анатольевича.

Следует иметь в виду, что записана история в августе 1996 года, т.е. тёте Лиде, 05.03.1905 года рождения, г. Николаевск-на-Амуре, было уже … вот именно. По большей части она привыкла все это рассказывать в устном виде, ну разве что в эпистолярном жанре, который тоже не отличался особой последовательностью и документальной точностью. Поэтому считаю необходимым отметить необыкновенные усилия Бориса Анатольевича. Во-первых, он в процессе приема «аквавида» и обильного закусывания сумел убедить тётушку взяться за авторучку, а во-вторых, затратил немало энергии на обработку и приведение в удобочитаемый вид рукописи, созданной в рабочем кабинете тётушки, т.е. на кухне, на втором этаже большого зеленого дома в центре Казани, на улице Чернышевского.

После прочтения этого документа возникает множество вопросов. Часть из них я поставил и попытался дать хотя бы некоторые разъяснения для несведущей публики. Но надо принять во внимание, что «Записки» — не научное исследование, основанное на собранных документах, артефактах. Это просто воспоминания свидетеля событий, сами являющиеся неким первичным документом. Написаны старым человеком по прошествии такого количества лет…! Однако, я хорошо помню, как тётя Лида в 1991 г. «бегала» по московскому метро, и поэтому верю в достаточную надежность её памяти!

Рекомендую при чтении воспользоваться карандашом и бумагой для прорисовки схемы родственных связей, закрепления дат. Иначе трудно разобраться в этом множестве имен, людей, событий, населенных пунктов.

Борис Анатольевич как-то не собрался выложить этот документ для всеобщего чтения. Надеюсь, что возражать он не будет, если эту нелегкую и ответственную задачу возьму на себя «аз грешен и недостоин», брат его младший Анатолий Анатольевич.

Итак:

Мой дед, Сермягин Григорий Иванович,  1851 г.р., сын крепостного крестьянина у помещика на Тамбовщине, жил и работал. Был хорошим плотником, печником, резчиком по дереву. Однажды пас лошадей в ночном (ночью), заснул и лошади потравили поле у соседа – тоже помещика. За это он был наказан и отправлен в ссылку на о. Сахалин с семьёй – женой Пелагеей Артемьевной, сыном Никандром – 3,5 лет, сыном Степаном – 2 лет, и ещё был грудной ребёнок, мальчик. Добирались очень долго, женщин и детей везли на лошадях вместе со скарбом, которого было немного. Мужчины шли по этапу – от Тамбовской губернии до Хабаровска – от пересыльного до пересыльного пункта. Весной уже от Хабаровска – пароходом до Николаевска на Амуре – другого пути не было. В Николаевской пересылке их переадресовали в Керби – это вверх по реке Амгуни. Керби —  очень красивый и большой – вроде деревни, деревня, которая в то время называлась резиденция приисковой золотопромышленной компанией. Вокруг Керби было много приисков, где добывалось золото. В Керби была школа, больница, богатая церковь, много магазинов, русские, татарские, китайские товары, товары из Японии. Добротные дома, много складов с разным товаром и продуктами, торговали и грузины. По прибытии туда деда, а Керби состоял наполовину из ссыльных, и когда они приехали, его принял уже обжившийся там человек, до сих пор помню его фамилию – Гвоздев, с женой, имевший свой дом и хозяйство, помог ему найти работу. Дед работал на совесть и вскоре купец дал ему ссуду и он поставил себе домик, завёл корову и мелкую живность и, примерно к пяти годам житья у дедушки был 5-ти стенный дом, баня, маленький домик во дворе, где пекли хлеб и только там стряпали и пекли. Но как было всё сделано и отделано, всё украшено красивой резьбой. Впоследствии – хороший богатый двор. Даже чаеварка, где летом готовили и кушали, везде во дворе тротуары, большой огород, выходящий к берегу Амгуни, там же ещё у них родился сын Илларион и дочь Мария. В доме было не богато, но хорошо покрашено, оклеено, много цветов, аккуратный палисадник, где росли красивые две ели и берёза. Он много строгал, делал красивые печи-голландки, хорошо зарабатывал.

Ну, вот, мой отец подрос, ходил в школу, а в 15 лет он на лето устраивался на работу – на пароход – матросом. Пароход был небольшой, но водил баржу с грузом из Николаевска, со смешным названием – тарбаган. Потом работал рулевым – это работа стоять у штурвала и вести пароход по команде лоцмана по фарватеру. Потом изучал лоцию рек Амура, что впадают ещё в Амур и рек Китая, т.к. будучи уже лоцманом он каждое лето водил пароход за товаром и туда возил тоже товар в Китай. Но к той поре уже был новый пароход – Курбатов – очень красивый и вместительный.

Брат Степан во время ссылки так простыл, что остался на всю жизнь глухой и не смог учиться хорошо, но читать и писать умел, когда подрос – возил на своей лошади грузы на прииска, тогда машин не было, всё возили зимой на лошадях. Грудной ребёнок у дедушки в дороге умер, вернее, окоченел от холода.

Потом женился, жена была прекрасный человек и детей они имели 11 человек – какие они были красивые – любо посмотреть на тех ребят – двое погибли на этой войне, потом они переехали из Керби в Князе-Волконское под Хабаровск, доживать свою жизнь. Все выросли и все разъехались в разные стороны, жизнь с её идиотскими условиями так продиктовала.

Сын Илларион, отслужив военную службу в Тихоокеанском флоте в звании младшего офицера минной роты, демобилизовался, работал главным бухгалтером, имел сына Анатолия и дочь Тамару. Жил, работал. В 1938 году расстрелян как враг народа, а его сын Анатолий пал смертью храбрых – так гласила похоронка.

Мария – дочь, сидела, ярая коммунистка, в тюрьме умерла. У неё остались двое взрослых детей – сын и дочь. Где – кто – не видано и не ведомо.

Дедушка жил хорошо – ещё в Керби впоследствии имел маленький магазин. Был очень добрый – не в пример бабушке – любил дарить подарки, был очень красивой наружности – чёрные красивые глаза и волосы, кудрявые. Ходил в изящных сапожках, брюки, заправленные в сапоги, вышитая косоворотка, шёлковая опояска с кисточкой и непременно синий кафтан с позолоченными пуговицами. Шик – но красиво и солидно. Бабушка тоже была форсиста. Большая ругань у неё была – “Ну, надохни тебя (подохни тебя)”. Дед учился только у дьякона, будучи у помещика, и их главный учитель и воспитатель в те поры.

Умер дедушка в 1925 году, не застав раскулачивания. При таком хозяйстве он бы дошёл до ссылки — как всё подло было…

Возвращаюсь к отцу.

Был лоцманом на пароходе купца Румарчука П.Я. и предложил ему купец работать доверенным на Удинском складе – это большая, очень красивая деревня на берегу Амгуни, обустроена хорошими домами – примерно в 20 – 25 домов. Школы не было, т.к. детей было мало, а школа и церковь были в 18 верстах от Удинска. Больницы не было, был фельдшер по всем болезням, вплоть до зубного. Купец предложил там хороший 3-х комнатный дом, огромная кухня, колодец, красивый двор, где были качели и гигантские шаги для детей.

Называлось – Удинский склад, потому, что там были огромные, капитально построенные склады для приисков и Румарчук  был основным поставщиком товаров от Удинска до Керби. Но мы жили в Николаевске на частных квартирах и нас были – уже я, Петр – 1908 г.р., Александр – 1910, Валя – 1912. В 1910 году мы переехали в Удинск.  

Квартира, прислуга (???) – были за счёт купца. В 1918 году отец купил свой дом на Удинске, дедушка приехал к нам и построил нам баню по белому, называлась тогда, очень просторная и красивая. Но, живя ещё в том доме, завели корову, лошадь, кур, свиней, гусей, уток. Всё было своё, огород большой. В 1919 году мы переехали в свой дом.

1917 г. Революция. Всё было конфисковано. Но ещё кое-что держалось у купцов, какая-то малость, потому что в городе Николаевске были японцы. Во Владивостоке у белых, как тогда называлось русское войско, словом до нас дошло в 1920 году. Ну а пока пароходы не ходили уже, а связь с городом была на лодках и катерах, уже ездили купцы другие, а наш отец остался без работы. Но нашёлся ещё купец, которому отец скупал пушнину, он ранее скупал купцу Румарчуку, у которого служил лоцманом, т.к. пушнина была только зимой, а летом добывали золото, т.к. зимой вода замерзала, и промывка золота не производилась. Итак, до 1920 года. В 20-м году в феврале месяце появился Тряпицын. Отряд его состоял из сплошных бандитов партии анархистов. Помню, как они ворвались в наш дом – все вооружены до зубов, с чёрными бантами на груди и разбежались по комнатам. А комнат было 7. В 8-й было сложено много разных мехов для купца, были и разные изделия, шапки пыжиковые, беличьи, хорьковые, лисьи перчатки, рукавицы, дошки, куртки из разных мехов. Всё это с гиком, жадностью унесено и разделено. Словом, был настоящий разбой. Что можно – натянули на себя, как торбаза с меховыми носками, шапки, рукавицы – тут же побросав своё барахло. Помчались во двор, застрелили корову, наварили, поели и уснули, а утром двинулись вверх по реке на лошадях к золоту. Грабёж и убийство не щадя никого, а в марте новая революционная власть принялась выселять нас из дома, разрешив взять только одежду, и перевели нас в тайгу на старый прииск. Там мы жили до мая, пищу нам носили китайцы – они жили на отработанных приисках и ещё перемывали в отвалах ещё раз промытый песок. В конце мая мы уехали к дедушке в Керби и жили там до 10-го августа, пока партизаны не захватили Тряпицына с его бандой, судили народным судом под председательством командира отряда – был такой Елдаков (Ездоков) – прекрасный, умный и интеллигентный человек. Присудили всех к расстрелу – где-то около 50 человек, по группам и народу объявили сходить и убедиться, что они в самом деле. Ходили все люди, но мы с Петром, моим братом, тоже ходили. Они заслужили такую казнь. Днём выводили семьями, ставили рядом, затем приказывали раздеться и давали залп, потом ночами сбрасывали в реку Амгунь и плыли себе, какой был ужас, люди плыли по реке, нрзб вылавливать и хоронить не разрешалось. Но получили по заслугам. Я очень отвлеклась, об этом можно долго писать.

Вот таким образом, когда страха не было, мы вернулись в Удинск к разгромленному дому с одним сундуком, невообразимо, что было дома, хуже авгиевых конюшен, чистили лопатой, метлой, заливали полы из ведра, чистили мётлами, потом кипятили воду и заливали кипятком такую площадь. Благо, что на чердаке в запасе были обои и краска. Дом опять преобразился, началась жизнь. Из тайги пришла корова, лошадь Феня, пришла свинья с подсвинками – их было 7 голов. Снова жизнь, огород. К 30-му году уже Сов. Власть укоренилась, отец построил новый дом, развели опять скот, всё было в порядке к 22-му году, как пришла Сов. Власть. И в 1930 году начиная с конца в конец села, приехала ГПУ, мужчин арестовали как кулаков и увезли в город в тюрьму. Отец просидел год, выпустили, но осталось звание – лишенец – т.е. лишён права голоса и подлежал к  выселению в какой-нибудь лагерь отбывать срок. Но написали письмо Калинину в Москву, как Всесоюзному старосте, мама, отец и Гриша брат жили с нами в Николаевске, потом Александру Алексеевичу Музыкову, а он работал в обкоме партии зав. Отделом предложили сказать, чтобы мать и отец нашли другую квартиру. Отец срочно нашёл землянку, но чистая и просторная и они от нас ушли, а весной предупредил, кто добрый, что им надо по первому пароходу уехать, т.к. они будут выселять чуждый элемент. Они уехали, и тут же я получила извещение на отца, чтобы они ехали в Хабаровск. Крайкомовские получили документы из Москвы, я послала им телеграмму и они получили и документы получили о восстановлении отца в гражданстве. Выходя из исполкома случайно встретила нрзб старого друга Хубаева – осетина, обрадовались друг другу, и он предложил ему работу, он ведал факторией Союзпушнины, зная, что отец хорошо знаком с этим делом, и они уехали далеко в тайгу и прожили в общей сложности до 1936 года очень хорошо. Отец получал премии, даже ружьём, что-то называлась – Зауэр 3 кольца, из него он ни разу не выстрелил. Переехав в Хабаровск, где жил Петр, купили дом небольшой, отец работал в пищеторге кладовщиком на складах с солёными овощами, отпуская только оптом. К дому сделали пристрой, всё было по-хорошему. Умер 2 февраля 1942 года – с сердцем было плохо. Григорий был на войне, танкистом. На 20-й день войны его сильно ранили – в госпитале пролежал 9 месяцев, вот папа всё переживал, не выдержало сердце. Шёл на работу, схватило сердце – он упал на улице и умер. Он жил с семьёй Петра – он был женат и имел двоих детей – Сережу и Леонида. Работал главным бухгалтером и жена его, Тоня тоже работала гл. бухгалтером. В 1945 году Петра забрали в армию и уже в августе он погиб при освобождении Китая от японцев.    

Тоня осталась с тремя мальчиками – ещё в 1942 году в марте у неё родился сын Владимир. Тянула их как могла, хорошо, что в своём доме и своём огороде. Труженица она была хорошая, заболела шизофренией, всё до последнего дня своей жизни писала мне. Лежала в психушке, всё писала, что хочет умереть, кто-то её преследует. Так и сделала – пошла на вокзал, дождалась именно поезда на Владивосток и бросилась под него, когда он подходил к вокзалу. Причём прислала мне маленькое прощальное письмо, но было поздно предупредить всех.

Там ещё был брат Александр, 1910 года, жил у меня в Николаевске, учился в школе, но непутёвый был, с ним мне хватало работы, учиться не хотел, нашёл оболтусную компанию, с кем только не якшался, согрешила с ним. Но потом как-то наладился, уехал от меня уже имея 22 года, где-то работал. Погиб в 1943 году.

И ещё брат Григорий, 1917 года, жил у меня в Николаевске, учился. В 1930 году, когда отца посадили, раскулачили, его выставили из школы. Когда отца восстановили в правах, он год прожил в тайге с родителями. Потом ему было почти 16 лет, Петя его привёз и устроил на завод, бывший арсенал, потом военный завод, учеником на токаря. Учиться поздно, хотя он был уже в 7 классе школы, когда его выгнали, так и работал токарем. С войны по ранению приехал 12 февраля 1942 года, отца уже не захватил. Вот и начал кочевать по госпиталям. Когда его снова призвали в армию и так снова операция, снова в армию, но уже в автобат. Помню, как возмущался, что танкиста в автобат, но отвоевал с японцами, демобилизовался, пошёл работать на свой завод. Всё время болел потихоньку, ему прилетел осколок в ногу во время нрзб войны, вырвало икру, оторвало большой палец. Всё время падал при ходьбе, т.к. не было опоры. Умер в 1975 году. Но работал, женился, двое детей – сын и дочь. Сын работает инженером на железной дороге, закончил ж-дорожный институт. Дочь – воспитательница в детсаду. Теперь уже у него взрослые два внука. Жена его на пенсии, живёт в Хабаровске, в доме отца нашего. Валя, 1912 года рождения, была замужем, было 4 детей – 2 мальчика и 2 девочки. Девочка и старший мальчик умерли маленькими, а Слава живёт в Москве, лётчик бывший. Окончил лётное училище в Бугуруслане, летал в Узбекистане, потом окончил гражданскую воздушную академию. Летал за границу, где изувечился, теперь сидит в коляске, женат. Два сына – Андрей и Сережа. 16 лет умер Серёжа, а Андрей – инвалид, вы уже знаете. Жена Таня, окончила ин-т и преподавала английский в Авиаинженерном институте и ещё вечерний институт по патентоведению. Теперь на пенсии.

Анатолий, 1914 года рождения, закончил в Николаевске школу, политехнический в Свердловске, Академию Жуковского. Ваш папа.

Да у Петра было три сына. Ещё Владимир окончил планово-экономический ин-т, как член партии работал куда пошлют, теперь давно работает преподавателем в школе милиции. Имеет звание, не знаю какое, т.к. связи с ними не имею. Женат, есть дочь, уже взрослая.

Дочь Вали, Маша, живёт в Самаре, работает на заводе пока, и уже на пенсии.

Сын Сережи от первой жены уже давно военный врач, кажется подполковник мед. Службы. Живёт в Новосибирске, женат. Есть уже взрослая дочь Ира.

Вторая жена Таня тоже закончила ин-т, работает. Серёжа умер в 1990 году. Вторая жена Валя живёт в г. Вяземском под Харьковом на пенсии. Жили в Анюйске под Магаданом несколько лет. Она работала зав. Детским комбинатом. Тоже закончила пединститут.

Серёжа в Анюйске тоже работал каким-то начальником. Жили очень хорошо, но перестройка закрыла почти все предприятия и люди в бегах оказались.

Теперь со стороны нашей матери.

Мой дед – Дьяченко Кирилл Семенович  — родом из станицы под Новочеркасском . донской казак, провинился очень – во время наказания казака шпицрутенами (это железные (так!) прутья шершавые, гонят через строй и с двух сторон бьют по голой спине). Дед не выдержал и дал в лицо офицеру, что командовал, строй смешался от неожиданности, ему сказали казаки – беги, вот он и бежал в Сибирь. Обосновался в селе Банново (Панново, Панково) за г. Томск, работал и жил. Женился на бабушке, она из зажиточной семьи. Звали её Прасковья , отчество я забыла. Я их видела один раз будучи маленькой. Мама не могла с нами ездить в такую даль из Удинска. У них было 5 детей – Анна, Мария, Иван, Николай, Ольга. Дядю Ивана я видела один раз – он с женой приезжал к нам в Удинск. Жена – Евдокия Петровна, чудесный человек, дочь золотопромышленника Криводушина. Её отец полюбил дядю Ивана очень и поженил их и сделал его управляющим прииском на Селемдже. Жили они хорошо. Он рано умер , она позже жила в Хабаровске. Мы очень дружили с ней. Мария Кирилловна, жена нашего отца. Анна тоже жила в Хабаровске с мужем и дочерью Анной. Муж её – Клюев – занимал хозяйственные должности, тоже хорошо жили. Было два сына  — я их не видела. Только его жену видела. Его убили – снесли голову с плеч саблей в лесу зимой и несколько дней дедушка с дочерью Олей перекапывали руками снег. Нашли и похоронили. С тех пор дед очень переживал и умер. Ольга вышла замуж за каменотёса. Он жил хорошо. В 30-м году его раскулачили и сослали куда-то в лагерь. Он просидел там три года. Тётю Олю с двумя небольшими дочками тоже выслали в Нарым корчевать тайгу – как жену кулака, а бабушка осталась одна и поехала их проведать и там увидела их житьё в бараке, да переживание ещё за сына – там скоропостижно умерла. Тётя Оля отбыла 3 года, поехала домой и её муж вернулся, а её дочь Галина окончила энергоинститут, вышла замуж. Её муж тоже студент, но как говорят – трепологических наук, был зав. этой кафедры, потом профессор Томского университета. Она преподавала электроэнергию. Муж её, Григорий Васильевич, умер, Галина на пенсии, но работает в музее. Тётя Оля умерла, она была очень красивая женщина.

И ещё дочь тёти Оли – Юля, работала врачом, тоже замужем, жила в Новочеркасске, тяжело очень болела и умерла молодая ещё, оставив трёх взрослых детей.

А сын Гали – Саша – уже давно преподаёт в Новочеркасском институте, лет 15 тому назад был у нас в Казани. Тогда он был уже кандидат, теперь давно, наверное, профессор. А дочь его училась в Ленинграде в каком-то нрзб институте художеств. Давно мы уже не переписываемся. Дочь Галины – Ольга – закончила Ростовский университет и защитилась, кандидат наук по трепологии, пошла по стопам отца.

Вот, кажется и всё.

Да, продолжу про Тряпицына. Он был послан в Николаевск каким-то революционным комитетом. В ту пору в городе были японцы, консульство и немного солдат. И 5-го апреля 20-го года якобы японцы напали на этот отряд – началась перестрелка, но такая стрельба. Японцев перестреляли, консульству предложили сдаться, но японец не сдаётся никогда, если его даже освободили из плена, то он делает себе харакири, вспарывает тут же живот. И тут они в консульстве облились керосином и подожглись, горели живьём. Весной, как очистился Амур ото льда, пароходами, баржами грузили людей – отправляли по Амгуни до Керби, как бы эвакуировали от японцев, потом подожгли город Николаевск, город горел страшно и сильно. Под Николаевском в 14 км была крепость Чныррах (???), мощная и городок военный с большим запасом вооружения. Крепость горела и взрывалась страшно, кто из жителей успел переехать через Амур в горы напротив города, видели этот сущий ад. Ну вот, отряд ушёл, ещё догорал город. Японские канонерки выслали в бухту и встали на рейд. И спокойно заняли город, вышли кто остался жив, спрятавшись в горах и в лесу. Их японцы не тронули, а ещё помогали и таким образом она простояла до августа 1922 г.  Я была в городе в 23 году летом то было уже много домов поставлено у хозяев, которые уцелели. Японцы построили даже кинотеатр. Владелец был японец, звали его бата Феудесуки, открылся магазин Симада. Японец, очень богатый купец, торговавший ещё до революции, по натуре очень добрый человек, я его помню. Ну, а вот в Керби явился Тряпицын со своим штабом и пошли расстрелы и резня, страшно всё вспоминать. Но их расстреляли партизаны и наступил мир и тишина.

Вот кажется всё о далёком прошлом. Был и 1938 год, в котором тоже много было пережито, и война, снова переживания.

О себе добавить нечего, да и ничего интересного, теперь осталось только воспоминание о далёком, дорогом прошлом, особенно об Удинском. Какое было прекрасное общество, китайцы, корейцы, тунгусы, гиляки, чудесный нрзб народ, но очень добрый и уважительный, ещё приискатели, наполовину состоящие из беглых осуждённых. За что то осуждённые, но с добрым сердцем. А какая природа, какое изобилие ягод, грибов, черемши, а рыба, которую ловили сами. Я очень жалею, что ваши родители не собрались свозить вас в Хабаровск, вместо Крыма и Чёрных морей. Это из Хабаровска прокатиться до Благовещенска, да проехать по Хингану на Амуре между огромных гор , высоких и очень красивых, в Хабаровске окружаю его большущие зелёные горы, а зимой они имеют синий цвет, как хорошо в 62 году мы были все, Иван Андреевич всё любовался красотой гор. 

Ну, кажется всё, извините, что написано коряво, нет доброй ручки. Я пишу только поршневой, остальными не могу.

Л. Музыкова, Август 1996, г. Казань

Возник ряд вопросов и комментариев к воспоминаниям:

1. «сын крепостного крестьянина» — имеющиеся данные опровергают эту установку. В XVII веке долгое время на юго-восточной окраине Московского государства строились засечные линии для защиты от «дикой степи» (своеобразная Великая китайская стена). Белгородско – Симбирская, Сызранская, Пензенская линии строились, отвоевывая у степи все новые и новые территории. Для строительства и порубежной и крепостной службы на линиях было переведено сюда множество народа: жители понизовых городов, мещеряне, местные татары, чуваши, мордва, казаки, пушкари, мастеровые, стрельцы, солдаты Выборного полка. Переводились «на вечное жилье с женами и с детьми и со всеми их животы». Каждому отводилось по 7-10 десятин пашни и покосов, «смотря по людям, кому сколько мочно» и выдавалось из казны жалованье – по 6 рублей. Т.е. основная масса этих людей была воинами – пахарями, несшими службу государю и кормившимися с выделенной им земли и денежного оклада. В церковных метрических книгах поначалу они писались как «пахотные солдаты», а затем появился термин «однодворцы». Это потомки служилых людей (казаков, стрельцов, пушкарей и т.д.) которые были поселены на засечных линиях. Однодворцы занимали промежуточное положение между дворянами и крестьянами: получали от государства земельные участки под титулом служилого поместья, имели даже право на владение крепостными крестьянами, жили одним двором. Со временем они все более сближаются по своему положению с крестьянами, а с 1722 года на них распространяют рекрутскую повинность и причисляют к государственным крестьянам. Вплоть до 1839 года в метрических книгах массово указывалось «однодворец», «однодворческие дети», а с 1840 г. этот термин исчезает и все пишутся как крестьяне. Фамилия «Сермягин» — одна из наиболее часто встречаемых в метрических книгах среди однодворцев. Несшие непосредственно службу казаки, выборные солдаты и пушкари уходили к новым местам службы (в Азов, на Яик и т.д.), что объясняет появление фамилии в списках Яицких (Уральских) казаков. А занятые крестьянским трудом их родственники и потомки оставались на выделенной земле, или, по мере строительства новых засечных линий, шли дальше на юг, колонизуя новые земли, в Тамбовской округе. Кто-то из них мог, конечно, попасть в крепостные, но сомнительно. Это не разбирательство в духе «у кого кровь голубее». Все мы, прежде всего, крестьяне и кровь у всех алая, а кость белая. Но хотелось бы быть точным в фактах, далеко не все крестьяне в Империи были крепостными.
2. «Отправка на Сахалинскую каторгу за потраву» — Откуда же тогда возникла история с «убийством барина на почве ревности, судом и последующей отправкой на каторгу всей семьи с малыми детьми»? Эта история упорно рассказывалась всю жизнь и всеми. Отец (Анатолий Никандрович), тётка, даже дядя Гриша (Григорий Никандрович, г. Хабаровск), когда приехал в 1967 году летом в Казань на неделю, тоже что-то про это говорил. Мы тогда с ним прилично напринимались, может это и подействовало. Как видно это наследственное и зависит от количества, самую малость от качества, принятого. Здорово фантазия разыгрывается, и ветвистость и цветистость историй. После такого приёма отец как-то в Ижевске, году в 1956-м, своим военпредам с этаким полунамёком выдал что-то насчёт участия своего деда в стихийных революционных выступлениях крестьян, за что и был, мол, на каторгу отправлен. Может, ему надо было для затуманивания мозгов особо бдительных товарищей? Коньюнктура! Условия момента. Но тем не менее, уж больно упорно эта история вдалбливалась, а тут обыкновенная потрава, никакой романтики. Только если лошади были упущены по бабской причине, увлеклись мол, тогда оно конечно — полная романтика. Но для чего же сочинять убиение невинного барина? Значит, что-то было такое.
3. Всё это произошло в 1883 году, если аккуратно подсчитать, т.е. никакого крепостного уже давно не было. И хотя и был жёсткий порядок Александра III-го, но суды работали нормально. Дело о потраве по своей злободневности подлежало рассмотрению мировым судьёй, т.е. местным. А тот не имел, надо полагать, таких прав, посылать на каторгу или там ещё чего строгого. Только, если кто-то был сильно заинтересован в этом, но зачем? Кому надо было какого-то крестьянина, конюха куда-то отправлять? Как-то всё это не стыкуется, не равноценно как-то: потрава и наказание за неё. Убыток небольшой, стоит плетей, штрафа, отсидки, каких-то работ и т.д., но не каторга же. Почитай Чехова А.П. «Сахалин», там же сплошь разбойники, убийцы. Правда, может быть установка такая в судах была. У нас же всё по установкам делается, и тогда и теперь. Как раз в это время началась колонизация Дальнего Востока, массовое переселение на новые земли. И всяких там осужденных тоже максимально туда направляли. А семья ехала потому, что в таком случае каторжанин и ссыльный получал какие-то льготы (см. опять же у Чехова). Уезжали навсегда!
4. Возможный маршрут этапирования: Тамбов – Пенза – Саранск – Симбирск – пароходом до Перми – железной дорогой до Екатеринбурга – далее пешком через всю Сибирь до Иркутска – через Байкал либо по льду пешком и в телегах, либо летом в лодках – опять пешком через горы до Сретенска. Он стоит уже на судоходной Шилке. Там и грузились, только вряд ли на пароходе. Скорее всего, сплачивали плоты сами или на баржах плыли. Другой дороги не было, Хабаровка – не база, это было маленькое селение тогда, деревня, да и доберись до него по тайге-то. Проще по реке на плотах. Целью был Николаевск-на-Амуре. Весь путь занимал около двух лет с передыхами в самое холодное время года. Кто пешком не ходил – не знает, что это такое. Не так это всё просто, да ещё в такую даль, в кандалах. И какой тут может быть скарб на телегах? Да все лошади сдохнут, пока доберёшься куда. В 1890-м году этот путь добровольно преодолел А.П. Чехов. Главное впечатление от испытанного и увиденного свелось в одну короткую как врачебный диагноз фразу: «путешествие, особенно через Сибирь, похоже на тяжёлую, затяжную болезнь». И ещё: «Сибирский тракт – самая большая и, кажется, самая безобразная дорога во всем свете!»  От Сретенска баржой или на плотах недели две занимало. Амур – быстрая река, я плавал. А Николаевск тогда практически был центром всего края, хотя и маленьким городишкой. Порт, военно-морская база, пересылка большая. Оттуда через пролив переправлялись на Сахалин каторжники.
5. «Большой и необычайно красивый» посёлок Керби был именно резиденцией золотопромышленников, была ли там пересылка или тюрьма? Вряд ли. Куда дальше-то пересылать? И чего в тюрьме держать в этакой глуши? И вряд ли могли туда переадресовать каторжника. Вот продать – запросто (читай внимательно «Амур – батюшка» Николая Задорнова). Российский Клондайк – это тебе не Америка. Есть ли там сейчас (!) закон? А раз тебя купили, вроде бы тебя и от Сахалина освободили, где ты заведомо пропадёшь – то выжмут из тебя по полной. Так что можно представить обстановку в этом необычайно красивом посёлке. Одни верные друзья и любвеобильные, добрые соседи! Кстати, есть у меня книжка воронежского издательства, где несколько слов про Керби говорится. И не такой уж большой и красивого мало, правда речь идёт о тридцатых годах уже XX века. Тротуары во дворе – видел я такие в селе Богородском (на Амуре), центре Ульчского р-на, в селе Сусанино. Хорошо и красиво, ничего не скажу, из 50 мм доски очень широкой сделано, по всему двору и возле дома. И вообще тротуары по всему посёлку устроены.
6. «Там же родился сын Илларион» — а вот База данных общества «Мемориал» и Книга памяти Хабаровского края утверждают, что Илларион Григорьевич родился на Сахалине в 1897 г. Что-то здесь не стыкуется:
   

   Сермягин Илларион Григорьевич

   1897 г.р. Место рождения: о. Сахалин; русский; заготпушнина, инструктор; место проживания: г. Николаевск-на-Амуре ДВК. Арест: 13.03.1938 Арест. Н.-Амурским ОУНКВД Осужд. 15.03.1938 тройка при УНКВД по ДВК. Обв. по ст. 58-10 УК РСФСР. Расстр. 26.05.1938. Место расстрела: г. Николаевск-на-Амуре. Реаб. 14.12.1956 постановлением Президиума Хабаровского краевого суда, основание: Дело прекращено за отсутствием состава преступления

   Книга памяти Хабаровского края

7. «Школа и церковь в 18 верстах от Удинска» — что-то по карте нетути там ближе ой-ой-ой как далеко ничего жилого даже и без церкви. А может было, да ушло как всегда.
8. «В1930 году приехала ГПУ» :
   

   Сермягин Никандр Григорьевич

   1878 г.р. Место рождения: Тамбовская губ.; русский; Крестьянин; место проживания: Николаевский р-н, с. Удинское, ДВК. Арест: 28.03.1931 Арест. Николаевским ПП ОГПУ Осужд. 30.10.1931 Николаевский-на-Амуре СПО ОС ПП ОГПУ по ДВК. Обв. по ст. 58-10 УК РСФСР.
   Приговор: дело прекращено за недоказанностью обвинения, реабилитирован

   Книга памяти Хабаровского края

9. Письмо Калинину («Всесоюзному старосте») написал именно Музыков Александр Алексеевич, муж тёти Лиды – так сама тётка говорила. И работал он, как она тогда в 60-х говорила, в этом самом ОГПУ, или я ошибаюсь? По крайней мере носил форму. Тогда она говорила, что сидело там в Николаевске более 1000 семей. На письмо вроде бы пришел ответ, что и помогло в решении судьбы сидельцев.
10. «Уехали далеко в тайгу на факторию Союзпушнины» — это куда?
11. А где находился и чем занимался в это время брат Анатолий Никандрович? Не то, чтобы, а просто интересен этот период его жизни. Было ему во время этой истории с арестом 17 – 18 лет. Грамоту знал, т.е. учётчиком на прииске, как потом рассказывал сам, вполне мог работать. И золото в больших банках по глухой тайге с приисков вывозить тоже мог. Во время ареста был в тайге, а потому и не попал в сети. Вроде бы какое-то время жил в Николаевске, работал электромонтёром, устанавливал радио на столбах, а потом в матросы подался на Амур, Амгунь. Затем морской порт Владивосток, рабфак, Уральский индустриальный институт, война – и понеслось … Интересная судьба и человек сам по себе интересен! Это отдельная тема.
12. После ареста, надо думать, в Удинске уже не были? Поэтому именно Анатолий Никандрович, и только он, мог подобрать возле уничтоженного семейного гнезда брошенную и втоптанную в грязь серебряную стопку с гравировкой: «Сермягинъ Никандр Григорьевич, 1904 год». Он возил потом всю жизнь эту стопку с собой по всем городам, куда судьба его бросала. Отдал перед смертью старшему сыну, Борису Анатольевичу.
13. Когда били шпицрутенами, провинившегося тащили между двумя рядами солдат за привязанные к прикладу ружья руки. Иначе он и не мог передвигаться, так сильно били. Офицер стоял довольно далеко. Когда же солдата вытаскивали из строя, то он уже был полуживой. Куда там бить, бежать. Посмотрите один из киношедевров Бондарчука-старшего «Тарас Шевченко», очень наглядно. Так что, вся эта история весьма… К тому же было ли такое наказание в казачьих частях? Там всё было несколько иначе, чем в остальной армии. Да и после Крымской войны вроде бы шпицрутены уже отменили? Но, вероятно была какая-то история с побитием унтера, об этом довольно смутно было говорено всеми и всегда. Так что у нас довольно опасное наследство: и за воротник залить для усиления романтических фантазий. И в морду дать… Всё есть. «Главное, чтоб по справедливости!», как требовал Шура Балаганов.
14. Немного странно: обосновался беглый казак под Томском, и сиди тихо, чтоб тебя никто не нашёл. Но все дети куда-то в Хабаровск и дальше уехали, в этакую даль. А внуки, надо думать, вернулись в Донскую область, во Всевеликое Войско Донское.
15. Мария Кирилловна, бабушка наша – как её занесло в эту даль из-под Томска? И где они с Никандром Григорьевичем могли пересечься? На китайской границе? На барже Амурской казачьей флотилии (была такая)? И почему тётка ничего практически не говорит о своей матери? Вот в 60-х она рассказывала, как та, знавшая грамоту, учила удинских детей. И русских, и гиляков, и китайчат. Школы-то не было. Учила в своем доме, в большой комнате.
16. Про историю с Тряпицыным есть большие статьи на сайте «Хабаровский край». Этот атаман со своей армией сыграл довольно значительную роль в истории Гражданской войны в Приамурье. Полукоммунист, полуанархист и еще кто-то, бил японцев, белых, и всех, кто попадется. Крови на нем – море, хотя есть люди, которые его оправдывают. Практически уничтожил Николаевск, убив при этом массу людей. Большевики его, как всегда в таких случаях, то использовали, то отказывались от него, и, в конце концов, показательно судили и прилюдно, всенародно расстреляли в Керби на берегу Амгуни, о чем тетка и рассказывает, как свидетель этой казни.
17. Кстати Керби – это с конца тридцатых годов «Им. Полины Осипенко». Была такая летчица-рекордистка. Она вместе с Гризодубовой И.С. и штурманом Расковой М.М. на самолете конструкции П.О. Сухого «Родина» 24 – 25 сентября 1938 г. пролетела через всю страну от самой Москвы без посадки 5908 км за 26 ч 29 мин и малость не дотянула до аэродрома в Комсомольске. Самолет упал где-то в тайге недалеко от Керби. Все обошлось благополучно, был признан международный рекорд по дальности полета, а Керби стал Полиной Осипенко. В Комсомольске же до сих пор строят самолеты КБ им. П.О. Сухого.

Надысь прочитал фразу:

«По датам и фактам есть нестыковки, но это свойство нашей памяти. Так возникают или создаются намеренно легенды».

Правильно сказано.